Битва за нашу с вами историю

http://rosvesty.ru/1846/interes/?id=1766&i=3, из двух частей, потому что в одном посте не умещается.

Битва за историю. Автор - Игорь МАКСИМЫЧЕВ, главный научный сотрудник Института Европы РАН.
--кут отхере--
Сегодняшнее состояние идеологической составляющей глобальных международных отношений позволяет, перефразируя Клаузевица, сказать: мир - это продолжение войны другими средствами. Известно, что историю пишут победители, неважно, действительные или воображаемые. Главное для них - отнять у побежденного возможность гордиться свершениями предков, подавить стремление равняться на предшествующие поколения, подорвать готовность вступиться за наследство, полученное от отцов и дедов. Другими словами, лишить побежденного его истории. Заставить народ ненавидеть и презирать свое прошлое, прошлое своей страны равноценно тому, чтобы вытолкнуть его в небытие. Отстоять свою историю значит защитить здесь и сейчас место своего народа в рамках глобальной реальности прошлого, настоящего и будущего.

Уважать прошлое своего народа отнюдь не равнозначно тому, чтобы закрывать глаза на ошибки или темные пятна, каких немало имеется в былых временах любого народа планеты. Но для определения, что есть свет и что есть тьма в хронологическом течении истории, должны действовать равные критерии для всех. Нельзя перечеркивать прошлое своего народа только потому, что его действия в минувшие кризисные периоды не укладываются порой в прокрустово ложе норм и канонов, предусмотренных для совсем других времен и ситуаций, в то время как аналогичные «прегрешения» других народов не только обходятся стороной, но сплошь и рядом выдаются за моральный образец.

Можно понять бегство от своей истории нынешних немцев, всеми силами пытающихся уменьшить давление трагического прошлого Германии на восприятие в мире немецких поколений, уже не связанных со злодеяниями нацизма. Понять, но не принять. Нет абсолютно никаких оснований подхватывать псевдонаучный термин «тоталитаризм», который должен доказать, что нацизм существовал не только в Германии, но и в Советском Союзе, причем в еще более варварской форме. Исповедующим теорию «тоталитаризма» нет дела до того, что национал-социализм - это зверское учение об «избранной» расе, имеющей «право» на мировое господство и уничтожение других наций и народов, а реальный социализм - пусть уродливое, но законное дитя всех предшествующих идеалистических доктрин о всеобщем равенстве людей. Нам незачем облегчать задачу немцев, пытающихся доказать, что германская история не самая неприглядная в мире. И уж тем более идти на поводу у наших записных разоблачителей, в нервическом припадке убеждающих себя и других, что гаже истории России нет и не было на земле.

Долгое время в качестве определителя нравственного климата послевоенного мира незыблемой скалой возвышался юридически завершивший Вторую мировую войну Нюрнбергский трибунал народов, признавший преступным руководящий состав национал-социалистской партии и ее охранные отряды (СС), службу безопасности (СД), тайную полицию (гестапо). Нюрнберг впервые четко сформулировал понятие преступления против человечества и квалифицировал агрессию как тягчайшее преступление такого рода. С тем чтобы размыть авторитет Суда народов, было решено соорудить что-либо ему подобное, но уже предназначенное не для Германии. Так появился на свет Международный суд по бывшей Югославии. Он во всем подражает Нюрнбергскому трибуналу, но создан для страны, не совершавшей агрессии. Более того, для страны, которая по праву вошла в число победителей Второй мировой войны, так как вела активную партизанскую войну против гитлеровских оккупантов. В континентальной Европе лишь СССР и Югославия так и не покорились нацистам.

Если немецкая тяга переписывать историю в какой-то мере логична, то рвение наших доморощенных исторических ревизионистов вызывает множество сомнений. В центре их похода против прошлого своей страны стоят советско-германский пакт о ненападении и протоколы к нему. Но сколько ни копайся в архивах, не удается найти чего-либо, опровергающего фундаментальную данность лета 1939 года, а именно -неизбежность начала Второй мировой войны в начале августа и перспектива, в случае отсутствия договоренности с Германией, практически немедленного выхода агрессора на советские границы у Киева (столицей УССР все довоенные годы был Харьков), Минска и Ленинграда. Тогда как и в 1941 году речь шла о том, быть или не быть нашей стране, нашему народу, причем не в возвышенном, а в самом грубом, физическом смысле этого слова. СССР был готов защищать Польшу, чтобы начать войну на максимально удаленных от своих границ рубежах, но та не захотела союза с Москвой. Какой помощи можно было ожидать от Франции и Англии, наглядно показала «странная война»: на Западном фронте не было сделано ни единого выстрела, пока вермахт громил польское войско. Перед лицом этих фактов складывается твердое убеждение: те, кто обвиняет советское руководство в том, что оно не ввязалось очертя голову в войну уже в августе 1939 года, руководствуются желанием, чтобы СССР был сразу разгромлен. Как же надо ненавидеть свою страну, чтобы желать победы нацистам, готовившимся стереть ее и ее народы с лица земли!
--кут дохере--

Часть вторая.
--кут отхере--
Организация отпора нацистской Германии требовала от всех противников Гитлера идти порой на акции, не сообразующиеся с нормами мирного времени. Вряд ли можно признать высокоморальным расстрел военно-морскими силами Великобритании в июле 1940 года сконцентрированного в гаванях Северной Африки союзного французского флота. Англичане руководствовались опасением, что этот флот может быть использован немцами, оккупировавшими часть Франции для форсирования ЛаМанша с целью высадки вермахта на британских островах. Во время операции погибло много французских моряков, не принявших мер предосторожности по отношению к тем, кого они считали своими верными друзьями. И тем не менее ни тогда, ни после англичане не испытывали угрызений совести и ни в чем не каялись.

В изданных после войны мемуарах Уинстон Черчилль отмечал, что ему нечего добавить к заявлению, сделанному им в парламенте 4 июля 1940 года после завершения уничтожения французского ВМФ. Он писал: «Во время моей речи палата застыла в глубоком молчании, но затем случилось то, чего я еще никогда не видел. Все вокруг поднялись со своих мест и долго аплодировали. До этого момента консервативная партия соблюдала некоторую сдержанность по отношению ко мне, и при моих появлениях в палате и при первых моих выступлениях перед парламентом самый теплый прием оказывался мне со скамьи лейбористов. Теперь же все объединились в торжественных, оглушительных овациях. Ликвидация французского военно-морского флота как фактора силы в результате военной акции практически одним ударом произвела глубокое впечатление на все страны. Англия, которую многие уже считали конченной, о которой некоторые иностранцы думали, что она дрожа стоит на грани капитуляции перед гигантской вражеской силой, эта Англия нанесла беспощадный удар по своему вчерашнему лучшему другу и обеспечила себе на определенное время бесспорное господство на море. Мир не мог более сомневаться в том, что британский военный кабинет не побоится ничего и не отступит ни перед чем. И он не ошибался».

Французы испытывали, естественно, совсем другие чувства. Вспоминая о внезапной атаке на французские корабли, Шарль де Голль указывал в своих военных мемуарах, что операция англичан стала «ударом топора» по надеждам быстро сформировать вооруженные контингенты Свободной Франции, готовые продолжать сопротивление гитлеровцам и капитулянтскому правительству маршала Анри-Филиппа Петена в Виши. Приток добровольцев из Франции резко ослаб. Де Голль указывал: «Было ясно, что тревожное осознание опасности, отрыжки старого морского соперничества, претензии, копившиеся с начала битвы за Францию и достигшие апогея в момент заключения в Виши перемирия (с немцами), прорвались у британского правительства и адмиралтейства одной из тех сумрачных импульсивных акций, которыми загнанные вглубь инстинкты этого народа ломают иногда все преграды». Но, считая неоправданным решение Лондона, так как непосредственной опасности захвата немцами французского ВМФ не было, де Голль тем не менее нашел в себе силы признать, что у англичан были все же основания «опасаться, что противнику удастся в один прекрасный день завладеть нашим флотом». «В этом случае, - продолжал он, - опасность для Великобритании стала бы смертельной. Несмотря на боль и гнев, вызванные у нас - у меня и моих товарищей - драмой Мерс-эль-Кебира, образом действий англичан, их манерой похваляться содеянным, я пришел к выводу, что спасение Франции превыше всего, включая судьбы ее кораблей, и что долг состоит прежде всего в том, чтобы продолжать борьбу». Это была позиция человека долга, знающего, что такое война и ее законы, истинного французского патриота, последовательного противника фашистской Германии, готового пожертвовать всем для разгрома ненавистного врага.

Выход вермахта к Ленинграду, Киеву и Москве еще до начала прямых военных действий означал бы почти 100%-ную вероятность скоротечного разгрома сухопутной державы СССР. Советский Союз мог и должен был сделать все, чтобы предотвратить эту опасность. Образ его действий отличался от действий морской державы Англии, но цель была та же - сберечь потенциал ответного удара, сохранить шанс одержать конечную победу над смертельным врагом человечества.

Конечно, задним числом, когда итог цепи событий всем известен, легко обсуждать и осуждать действия не обладавших даром Нострадамуса советских политиков, которым приходилось действовать практически вслепую и в условиях цейтнота. Вероятно, можно было лучше распорядиться полученным СССР выигрышем во времени и пространстве. Наверно, не стоило провозглашать тосты за здоровье «фюрера». Но недобросовестно, неразумно и несправедливо порицать само решение, обеспечившее спасительную передышку. Кстати, во Франции никто не устраивает сегодня истерик вокруг расстрела французского флота англичанами в 1940 году. Большинство французов об этом просто не знают.

Вся система немецкого миропонимания и притязаний ФРГ на место «под солнцем» строится на специфическом истолковании исторических событий недавнего прошлого. Представление о национал-социалистском периоде как о «случайности», возникшей из ничего «черной дыре» немецкой истории соседствует с настойчиво пропагандируемым тезисом о том, что Германия всегда была на стороне Запада в его извечном конфликте с Востоком. У немецких историков и политиков практически невозможно найти четкого признания вины Германии за развязывание Первой мировой войны (дескать, «виновны все», прежде всего агрессивная царская Россия). О безусловном признании вины Германии за развязывание Второй мировой войны также говорить не приходится. Без тени сомнения провозглашается, что в нападении Гитлера на Советский Союз есть вина самого СССР: это был, дескать, бег наперегонки «двух агрессоров». Запад же, вскормивший фашистского хищника и давший ему набраться сил, изображается только в виде белоснежного ангела мира. В случае нужды «доказательством» служат оглушающие крики занятой самоедством российской интеллигенции. В самом деле, какие могут быть сомнения, если даже институты РАН занимаются подобным (кстати, небесприбыльным) делом! Упорное повторение абсурдностей не остается без последствий для общественного мнения Европы.

Развернувшаяся битва за историю заслуживает серьезного внимания с нашей стороны. Официальный конец конфронтации ничего не изменил в русофобском истолковании Западом прошлого Европы, особенно в том, что касается событий XX века. Проамерикански и антироссийско настроенные «новые европейцы», а также часть государств постсоветской пространства сознательно обостряют ситуацию. Они с азартом выдают себя за жертв «советского экспансионизма» (как будто компартия существовала только в СССР, и все коммунисты были русскими). В этом качестве они выдвигают требование изолировать Российскую Федерацию. Реабилитируются убийцы из СС, в ранг национальных героев возводятся подонки, стрелявшие в спину нашим бойцам, лишаются пенсий солдаты армии-освободительницы, замалчивается тот факт, что русские, белорусы украинцы угонялись на принудительные работы не только в рейх, но и в Прибалтику. Есть все основания ожидать, что чудовищные искажения исторической истины в рамках кампании по дискредитации нашей страны будут набирать обороты по мере выхода России из кризиса и укрепления ее влияния в мире.

Деформация истории совсем не схоластика. Идет практическая подготовка общественного мнения стран Запада к введению санкций против новой России. Для нас же требование соблюдать историческую объективность стало средством противодействия мобилизации враждебных России сил в Западной Европе. Свобода мнений безусловна и неприкосновенна. Но разве мы должны по этой причине поддерживать из наших скудных средств тех, кто относится к России как к своему злейшему врагу? Разве мы обязаны допускать оболванивание наших школьников и студентов, нашей молодежи, которой предстоит строить будущую Россию? Битва за историю не допускает кавычек.
--кут дохере--

В продолжение кусок из моего аццкодиссера, посвященный искажению истории в контексте эскалации межнациональных конфликтов на Юге России

Есть еще один интересный аспект применения PR-технологий в информационной войне на Юге России. С начала 90-х годов в ЮФО идет активная эскалация межэтнической напряженности, по сути – это необъявленная война. Принято считать, что в информационной конфронтации борются две стороны, в данном случае очевидно, что пострадавшей стороной является население ЮФО, вторая же сторона несколько завуалирована.  Такое впечатление, что некие силы, заинтересованные в дестабилизации обстановки искусственно сталкивают все народы друг с другом, причем делается это явно методами PR.

Прежде всего, идет искаженная передача населению фактов исторического прошлого этносов Юга России, эта, безусловно, PR-технология, впервые была эффективно применена еще в начале 20-го века в Германии в целях оправдать агрессию кайзеровского рейха против славянских народов. Один из PR-приемов «информационной войны» - подмена проблем современности историческим прошлым. Так, с одной стороны среди кавказских народов упорно замалчиваются современные проблемы разгула бандитизма и коррумпированности власти, но упорно муссируется информация о геноциде в эпоху Сталина, трансформируя ответственность одного правителя на всю русскую нацию в целом. С другой стороны, в казачьих станицах в русских регионах происходят аналогичные процессы с обратно направленным вектором, суть которого заключается в попытке разжечь у казачества неприязнь к кавказским народам, ссылаясь на исторический опыт. В Калмыкии, вместо обсуждения реальных проблем узурпации власти Илюмжиновым, PR правительства направлен на консолидацию калмыцкого народа против всех остальных, ссылаясь на прошлое времен монгольских орд. 
Второй прием - проецирование современных проблем в прошлое, когда, исходя из интересов сегодняшнего дня, выискиваются исторические аргументы, подтверждающие предлагаемую точку зрения. На этом основано сталкивание народов между собой. Армяно-азербайджанский конфликт - результат именно такого PR-хода. В истории обе стороны нашли массу данных, которые можно было трактовать как доказательство принадлежности Карабаха той или другой стороне. Печать, руководимая пятой колонной Запада, не позволила эскапироваться от данной проблемы перемещенных народов, по сути, спровоцировав осетино-ингушский и другие конфликты, принесшие большое число жертв.
Третий прием - "историческая" война, в ходе которой проводилась информационная моральная ликвидация всех героев и выдающихся людей, составлявших гордость русского народа. Это приводит к полнейшей дезориентации человека как личности и его национального самоопределения. Применение истории в качестве оружия в информационной войне опирается на ряд конкретных методологий. К ним, в частности, относятся канонизация и дьяволизация отдельных личностей и исторических периодов. Это может очень успешно проводиться с помощью современных СМИ. С историей тесно связана проблема менталитета. Менталитет страны - это, образно говоря, концентрированное прошлое.
Целенаправленно отбираются в истории события, на которых концентрируется внимание общества в процессе конструирования этнического сознания. Сейчас зоной интенсивного воздействия на этническое сознание стал Северный Кавказ. По словам историка Л. Гатаговой, «на Кавказе расцвела и молчаливо поощрялась местными властями практика создания «оригинальных» версий прошлого своего народа — с непременным возвеличиванием его роли за счет соседних этносов». 
В результате появились тома литературы, авторы которых безапелляционно, не утруждая себя серьезными доказательствами, взялись за обоснование исторического превосходства своего этноса (области, края). В трудах И.Мизиева балкарцы и карачаевцы оказались наследниками шумерской цивилизации, в "исследованиях" Ю.Хаджиева и Р.Плиева этруски стали предками чеченцев и ингушей, а Б.Техов провозгласил осетин истинными арийцами. Из текста "Плана-проспекта по истории Кабардино-Балкарии" узнаем, что существовала в XVIII веке Кабардинская империя. Книга М.Аджиева "Кумык рода половецкого" дает нам "информацию к размышлению" о том, что «не только тюркские народы Кавказа обязаны происхождением половцам, но и казаки, которые никакого отношения к русским не имеют, являются одним из народов братской тюркской семьи». Среди авторов презентивных историй народов Кавказа идет своеобразное «соревнование» - кто же сыграл большую роль в борьбе с русскими колонизаторами.
В этом политическом использовании истории силен и антироссийский мотив (как развитие навязанного во время перестройки антисоветского мотива). В.А. Шнирельман пишет: «Для делегитимизации советской власти и «российского владычества» одни народы (балкарцы, карачаевцы, ингуши, чеченцы) делали акцент на депортации 1943—1944 гг., а другие обращались к еще более глубоким пластам памяти и вспоминали о движении Шамиля (чеченцы, дагестанцы) или о массовом выселении в Турцию после Кавказской войны (адыги). Правда, как настаивают некоторые кабардинские авторы, для адыгов акцент на геноциде XIX в. служил аргументом не в пользу независимости, а для уравновешивания эффекта актуализации балкарской памяти о депортации».  То есть, между народами возникла конкуренция за политический капитал, который в условиях кризиса представляет собой историческая память о бедствиях. Важнейшую роль в применении истории для этнической мобилизации играет гуманитарная интеллигенция – ученые, учителя, работники СМИ. Как отмечают северокавказские этнологи, «историческая память как компонент личной и групповой идентичности в современных условиях не столько складывается на основании межпоколенной трансляции или традиций, сколько внедряется в сознание в виде квазинаучных интерпретаций, отражающих идеологию и политические интересы соответствующих групп». 
Пик этого кризиса на Северном Кавказе, как и всего российского кризиса, пришелся, видимо, на вторую половину 90-х годов ХХ века. Те годы стали большим испытанием для всех сторон общественного бытия многих народов, но запаса прочности хватило, чтобы не дать радикальному этнонационализму выйти в режим расширенного воспроизводства. На всероссийской конференции во Владикавказе в июне 1995 г., кабардинский ученый говорил: «К сожалению, сейчас на страницах журналов, газет под флагом возрождения национального самосознания провозглашаются идеи откровенно националистического толка, тенденциозно искажающие исторические факты, предъявляющие огульные обвинения целым народам, и тем самым создаются предпосылки к искусственному нагнетанию напряженности в сфере межнациональных отношений. Эти статьи с картами, которые были опубликованы на страницах республиканских газет Северного Кавказа, противоречат географической, этнической и исторической логике. Такие публикации являются рассадниками исторической лжи и не способствуют стабилизации межнациональных отношений. Во многих публикациях между учеными усиленно идет соревнование по удревнению истории, возвеличиванию заслуги своего народа в создании духовно-нравственных ценностей». 
Историк Л. Гатагова высказывает в 1999 г. ту же мысль еще более определенно, она считает, что на Северном Кавказе «многие современные этноконфликты зародились на страницах исторических работ, преимущественно по древности и средневековью». Надо думать, сейчас идет осмысление уроков тех критических лет. Для успеха необходимо, чтобы хоть какая-то часть национальной интеллигенции вводила в реактор этнического сознания охлаждающие стержни здравого смысла и напоминала людям фундаментальный критерий: «Ищи, кому выгодно». Этнолог П. Брасс подчеркивает, что «именно соперничество между элитами приводит в определенных условиях к этническому конфликту, возникающему из-за политических и экономических разногласий, а вовсе не из-за различия культурных ценностей вовлеченных в него этнических групп».  Таким образом, среди кавказских народов, путем переписывания истории, стали укреплять мифы о том, что только этот конкретный народ – самый великий и именно он был угнетен больше всех русскими и соседними народами. Это послужило запалом для ряда конфликтов и подготовило национальное сознание населения к ним.

Пока не осилил, но постараюсь. Костя, а ты диссер издавать не собираешься? Интересно было бы почитать.

Горын, основную часть можно в виде книги напечатать. Хотя бы небольшим тиражом, без окупаемости, но уже что-то. Знакомые за свои деньги весёлые рассказики выпускают, а тут тема поважнее будет.

Джон, издание диссертаций как монографий практикуется, так что ждем и надеемся.

Это -- собственно про историческую науку, но в тему.
http://salery.livejournal.com/1729.html

--кут отхере--
Несчастная наука
Увы, несчастная наука история! Посмотрел комментарии - все ж нет к ней доверия. "А вы докажите!" А как доказывать, если все равно "не верю"? Будет мне астроном в телескоп Венеру показывать - из таких-то газов у нее атмосфера, из таких-то компонентов сама состоит... - С чего ты взял? - Да вот у нас расчеты, свечения, излучения... - А... - лажа все. Ты вот меня свози туда, дай понюхать, потрогать - тогда и говори. А то может и нет ее вообще - оптический обман, или в стекла свои подсунул что-то.
И как быть? Взять за шкирку, провести от Японии до Англии по музеям, архивохранилищам, археологическим запасникам, ткнуть носом в миллионы черепков, монет, древних рукописей, каменных стелл, глиняных табличек? И так - каждого "сомневающегося"?
Человек, не знакомый с сопроматом, не станет уличать инженера в неправильности расчетов по строительству моста, не знакомый с квантовой механикой - не станет требовать у специалиста "доказательств" ее существования, никогда не работавший в лаборатории - не будет спорить с химиком о характере протекающих реакций. Понимает, что школьных знаний для этого недостаточно. Но с историком спорить может любой, хотя историю в школе изучают на порядок хуже, чем математику или физику. Потому что - "не наука". Написал-прочитал - это и я могу.
Дело, пожалуй, даже не столько в том, что у нас историю плохо знают (плохо знают и химию). Ее и необязательно, да и невозможно хорошо знать, потому что факты - не формулы, и процент необходимой для запоминания информации несопоставим. А в том, что не представляют, каков ее предмет, что она такое вообще. Подавляющее большинство историков скажет вам, что это "теоретическое обобщение" исторической информации, конструирование теорий, "объясняющих" развитие человечества. Мало кто вспомнит про саму информацию. Отрасли, ее поставляющие (археологию, палеографию, сфрагистику, генеалогию, эпиграфику и др.), принято было называть "вспомогательными". История имела право быть экономической, культурной, социальной, религиозной и т.д. И вот в нынешнем учебнике для истфака МГУ читаем, что в наше время была "восстановлена в правах СОБЫТИЙНАЯ история". По-моему, более красноречивого свидетельства о положении в советское время СОБСТВЕННО ИСТОРИИ придумать невозможно. Ведь история на самом деле есть прежде всего ТО, ЧТО БЫЛО, т.е. эти столь презиравшиеся "события".
Теоретизировать, "объясняя ход исторического процесса", положим, интереснее и приятнее, да и публика ждет именно этого, и совершенно права. Мне ведь тоже не интересно, какое там воздействие на клетки оказывают те или иные вещества и как ведут себя при этом их молекулы - мне хочется знать, скоро ли создадут лекарство против рака и что эффективнее при повышенном давлении. Так что в массовом представлении история, это - "как жить", "кто виноват", "почему было" и "что будет". То есть некоторые оценочные суждения, а не сами факты, на основании которых они могут быть сделаны. Народ жаждет оценок и "смысла". Но они ему предлагаются каждый раз разные, и общественном сознании формируется мысль о том, что история есть плод воображения историков. Так что с одной стороны - "кому вы, трепачи, нужны" (это моя мама, всю жизнь редактировавшая литературу по радиоэлектронике), а с другой - "важное идеологическое оружие в борьбе за идеалы коммунизма" (кое-кому "трепачи" все-таки нужны были).
Помню, когда я был студентом, муж моей кузины, старше меня на 13 лет и выпускник МФТИ, говорил: "Ну чем ты занимаешься... Вот Каменев - враг народа, а я недавно газету старую нашел, так там - "наш замечательный организатор". А ты мне говоришь - история...". Но, будучи сам весьма "идейным", добавил: "Главное, ты всегда должен помнить, что являешься представителем нашей, советской науки". (То есть - брехня твоя история, конечно, но "нам" нужная.) Мои попытки объяснить, что предметом истории является не то, был ли Каменев на самом деле "врагом" или "замечательным", а те несомненные факты, что он: 1) существовал и занимал определенные посты, 2) в 20-х почитался и 3) в 30-х был объявлен врагом и расстрелян, ни к чему не привели - он точно знал, что история - это оценка.
Сам я к историческим теориям всегда относился скептически, потому что могу выдумать дюжину их за полчаса. В сущности, для этого достаточно просто абсолютизировать одну из составляющих реального исторического процесса (детерминизм может быть экономическим, как у Маркса, географическим, как у Гумилева, т.д.). Считать, допустим, что "история человечества есть история классовой борьбы" - все равно, что трактовать историю семьи как историю конфликтов между мужем и женой. Можно и так (конфликты неизбежны), но кому-то покажется, что прежде всего - это история их сексуальных отношений, а кому-то - что история ведения ими совместного хозяйства и борьбы с соседями и т.д.
Разумеется, соображения относительно того, что "главное", есть и у меня, но мне никогда не придет в голову облекать их в "теорию" и навязывать ее другим. Да и сам отношусь к ним с изрядной долей скепсиса, отдавая себе отчет в том, что на них изрядно влияет тематика моих исследований: занимайся я преимущественно не социальной, а, скажем, культурной историей, представления о приоритетности были бы, возможно, другими. Единственное что меня всегда интересовало - КАК БЫЛО ("всякое истинное суждение о чем бы то ни было зиждется на предварительном коленопреклоненном созерцании действительности"). Вопросы причины-следствия нахожу сравнительно мало интересными (как целиком и полностью зависящие от взглядов того, кто берется о них судить), вопросы же оценки (хорошо - плохо) - и вовсе смехотворными (это уж кому - как). И если новые данные опровергают мои прежние представления, я не огорчаюсь, потому что мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИНТЕРЕСНО, насколько состав китайского чиновничества танского времени был более аристократичен, чем суйского, какую часть французской элиты 30-х годов Х1Х составляли представители “старого порядка”, сколько именно русских офицеров уцелело после 1922 г. и т.д.
Что еще характерно для общественного сознания - удивительное “нечувствие” истории. Практика ее изучения, когда последнему столетию уделяется больше времени и внимания, чем всем предшествующим тысячелетиям вместе взятым, приводит к тому, что они в сознании людей сжимаются до ничтожных размеров (почему и мысль о возможности “выбросить” несколько столетий не кажется столь абсурдной). 20-30 лет, прошедшие при жизни человека, кажутся ему значимым периодом - “столько всего случилось”… Но 20 лет - всегда 20 лет. За такой период и в I тыс. до н.э. случалось не меньше событий, чем в ХХ в. нашей - за это время происходило не меньше войн и потрясений, рушились великие империи, возникали новые и т.д., а уж за 100 лет в древности и средневековье политическая карта порой менялась куда более радикально, чем во времена менее отдаленные.
История на самом деле так тесно “заселена”, что из нее практически невозможно выбросить время жизни даже пары поколений без того, чтобы не возник вопрос, куда пристроить то, что от них осталось. Как-то меня вполне серьезно спросили, “чем я докажу”, что реалии времен жизни Христа не имели место на 1000 лет позже - (не в I , а в ХI веке). И приходилось объяснять, что эта тысяча лет, для него несуществующая, на самом деле ЗАПОЛНЕНА и заполнена культурами, перепутать которые друг с другом невозможно: в ХI в. эта территория входила в состав государства Сельджуков, а до них - Фатимидов, а до них - арабского халифата, а еще ранее - Византии, которая уже на языческий Рим времен Христа походит меньше, чем пароход Фултона на современный авианосец. Что по каждому из этих государств существуют многие сотни исследований, история каждого из них освещена сотнями хроник, сотнями тысяч “вещественных улик” и т.д. Но об этом надо, если не знать, то, по крайней мере, иметь представление. Если представления о многообразии государств и культур нет - разговор становится бессмысленным.
Иной раз, правда, помогает обращение к привычным понятиям, когда объясняешь “на пальцах”: вот если дать самому неискушенному в автомобилестроении нашему современнику десятка три картинок автомобилей и попросить разложить на 4 кучки - рубежа ХХ в., 30-х годов, 50-х и 80-х, то ведь он ни разу не ошибется, никогда не совместит по времени “Эмку” с “Москвичем-406”, а того - с “Ладой”. Точно так же специалист элементарно отличит профильный осколок римской амфоры 1-й половины III в. от осколка 2-й половины того же века, а его - от 1-й половины IV в. и т.д. А ведь автомобиль - всего лишь одно изделие (железная коробка на 4-х колесах) одной цивилизации на протяжении 100 лет. И как тогда можно ухитриться, сместив по времени, “совместить” совсем разные культуры и цивилизации? Тут иногда начинает доходить…
--кут дохере--

Издать можно, но позже, там еще доделывать много надо Надеюсь к весне закончу...

Самый лучший аргумент в споре с фоменкафанатами - рассказать для чего и кто эти книги делает. Коммерческий проект в чистом виде, основаный на ожиданиях целевой аудитории. Типа власть вас всю жизнь обманывала и все было не так. А издательства такие книги печатают, потому что книги по традиционной истории особым спросом не пользуются. А вот если что-нить из серии "египтяне тоже русские" - то тада на ура идут. И издательства, стремясь прежде всего к деньгам, с удовольствием такую бурду печатают.

Это всего лишь побочный эффект того, что традиционная история - наука со сложившимися методами и подходами. Обывателю это скучно. А "Египтяне тоже русские" - вполне такой развесёлый проект, с шутками и прибаутками, популярный и доступный пониманию каждого имбицила, мнящего себя знатоком истории. Опять же, купят эту книжонку не только имбицилы, но и вполне серьёзные историки. Просто ради того, чтобы быть в курсе свежего дебилизма.